Гениальный фильм Ингмара Бергмана. Начало ХХ века, родовое поместье, три сестры не первой молодости. Одна (Андерссон) в муках умирает от тяжелой болезни. Другая (Тулин) так несчастлива в браке, что занимается мастурбацией осколками бутылки. Третьей (Ульман) наплевать на все, кроме приличий, да и на те в глубине души тоже наплевать. Бергман дольше других великих европейских режиссеров мучился с цветом: он начал попытки снимать цветное кино в середине 60-х, и все время выходило не то. Тогда он возвращался к черно-белому, но оно — может, от чувства неполноценности — тоже стало мало удаваться. Зато выход, который он нашел, оказался по крайней мере оригинальным и сработал на сто процентов: он снял «Шепоты и крики» — фильм черно-красный. Красные портьеры, ковры, обои, одеяла, глаза. Черные платья, костюмы, волосы, коридоры, рвота. Оба цвета — торжественные. Один — цвет крови, другой — траура. Когда экран поделен на красное и черное, трудно не выпрямить спину, не сосредоточиться на зрелище, как на похоронах, на чем-то чрезвычайно важном. А когда его трагедия плотской муки логически разрешится кончиной героини, он плеснет в глаза зрителю минутной бело-зеленой картинкой идиллии трех еще молодых сестер на качелях: белой — от платьев, зеленой — от листвы деревьев. Эффект после полутора черно-красных часов — как жизнь после смерти. Такой, по мироощущению тогдашнего Бергмана, покажется после жизни смерть.